От мэрии донесся протяжный вой. На этот раз Исфандиярыч тащил уродливую, похожую на карамору барышню, с черной анархистской повязкой на грязных, давно не мытых, жиденьких волосишках…
«Вот, паньмаешь, в падвал сыдел, в меня сытыры-лять хотел — но по бабьей своей дурости нэ знала как!»
«Ты кто будешь, красавица? Местная?»
«Я из Киеву… хай живэ вильна Украина!»
«Та нихай соби жеве… ты как здесь-то оказалась?»
«Я сторонница учения батьки Махно, специально приехала на помощь эстонским борцам с русопятской тиранией! Я буду убивать, убивать, уби…»
Бац.
Барышню быстро расклинило, и она жалобно заныла… я ведь женщин не бью, вы же знаете. Только вот разве это существо — женщина? Урод какой-то.
«Да, суду все ясно… наказать бы ее, а, Исфандиярыч?»
«Хоп майли, начальника! Сейчас мал-мало накажем…»
«И тебе… не противно?»
«Вах, зачэм так говоришь? Я маладой бил, в пэсках барашка мал-мал лубил… канэшна, маладой барашка куда как приятней, чем этот вонючий каза… но патер-плю! Пашли, сладкий мой… Цоб-цобе!»
…А на площади уже дисциплинированно выстроилась очередь из евреев, желающих покинуть гостеприимную эстонскую землю… как в старые проклятые времена.
Надо было что-то решать…
— … «Так, девушка, дайте-ка мне Тель-Авив… Алло, это Тель-Авив?
— Вай, Телави, да… гамарджобар, генацвали, тибе кито нужэн?
— Ты, овца бландинистая, дай мне Израиль, срочно… как нет связи? А с кем есть? С Хельсинки? Давай Хельсинки…
— Hallo, it is help? Connect me to state Israel embassy, urgently… Hallo, this embassy? With whom I speak?
— Im the military attache Roman Pole… а по-русски Вы говорить не можете, а?
— Слушайте сюда, Рома… тут у меня на руках полторы сотни аидов, которых нужно быстро-быстро…
— Шо ви мине голову морочите… Ви где?
— В Палтиски….
— Ой, ну я вже понял, шо не в Эйлате… где именно в Палтиски?
— На переговорном пункте, это…
— Спокойно, ми знаем, где это. Как вы выглядите?
— В форме, старший лейтенант…
— Ждите, товарищ старший лейтенант. Сейчас к вам подойдут… И, это? Какая, к примеру, у вас там погода?»
…«Шолом, это вы звонили в известное вам место, в Хельсинки?» — и лейтенант Коля сделал хищное лицо…
«Ой, вот только не надо! Не надо. Что вы на меня так смотрите, словно, извините, антисемит какой?»
Лейтенант Коля внимательно прищурил глаз…
«Ну хорошо — уже ухожу, ухожу. И вообще, я дипломат. Почетный консул. По нечетным — цивилизованный кооператор… человек тихий! Мы только своих заберем, и все…»
«Интересно, как это вы их заберете, в карман, что ли?»
«Зачем в карман? Для этого Хейл Авир есть…»
«Хх-ехх, это же Палтиски! Прикрыт с воздуха непробиваемым стальным щитом!»
«Ой, та на что нам его пробивать? Мы тихонечко, по стеночке… так, будьте любезны, помогите доставить беженцев вот в этот квадратик…»
…Когда последний еврей — им оказался пейсатый ребе — поднимался по рампе С-5А и уже приветственно помахал нам рукой, агент мирового сионизма ласково взял меня за рукав и проговорил интимным голосом: «Вы знаете, есть такая сказка… приходит к одесситу одна такая маланская мамаша и говорит — это вы спасли моего сына Моню, когда он тонул на Ланжеронском пляже? Большое вам спасибо, конечно… но где его панамка?
В Москве эпопея с ГКЧП благополучно гавкнулась. Что вас ждет? Трибунал? Если вы так думаете, то глубоко заблуждаетесь… и вас, и ваших людей продадут эстонским фашистам. И умирать вы будете дольше, чем мэр…
Слушайте, вы спасли наших — и зачем вам помирать? Грузите ваших людей…»
«Про ГКЧП… это верно?»
«Держите Общую Газету, передана по фототелеграфу из Москвы…»
«Да… доигрались, сволочи. А куда же я людей погружу?»
«Так на этот случай еще два борта уже летят… собирайте людей к посадочному пункту».
Да. Все прекрасное — недолговечно. Мы победили.
Но эти тупые ублюдки украли у нас нашу победу. И впереди нас ждала позорная смерть…
В последний раз гордо проехав по улицам освобожденного города, провожаемые восхищенными взглядами из-за проволочного забора Пентагона, мы сосредоточились на поле возле Киилга-Яхт.
И самолеты прилетели.
И — непобежденные — мои дорогие бойцы взошли на борт, и закрылись рампы — и самолеты поднялись в воздух.
А мы — остались… остался я, остался лейтенант Коля… Остался Левицкий и Володя-Росписной, Исфандиярыч и Небийбаба, остался русский патриот Фима Хайлис…
Это наша земля. И нам некуда с нее уходить…
Москва, 2009 г.
Вот ты, внучек, спрашиваешь, как мы в детстве без домашних ЭВМ обходились? Да так и обходились… без терзаний. Они ведь в ту пору и в Америке редкостью были дорогущей. А мы все больше на улице. И-эх, и в мушкетеров играли, и в Робин Гуда… Это когда многосерийка английская по ЦТ была. Знаешь, какой я себе лук из дуба вырезал? Рейку я в судомодельном кружке взял, да обточил, да перья вороньи приклеил… С двадцати шагов на палец стрела в доску сосновую втыкалась! Без наконечника! Я, правда, чуть без глаза не остался, когда Федька Молотков меня в сквере подстерег. Спрашиваешь, зачем подстерег? Так он же лесничим шерифа ноттингемского был, а я — вольным стрелком…
А в «мушкетеров» вся страна играла… Как там — «Пара-пара-парадуемся…» Мы шпаги из проволоки толстой делали. Петельку на конце пассатижами выгнешь, чтобы не заколоть кого, — и вперед. А у меня одноклассники были, брат с сестрой, близнецы, так им мать плащи мушкетерские пошила — голубые, с белым крестом. А отец их шляпы из картона замастырил. Весь двор, знаешь, им завидовал… И всем грустно было, когда ребята под дождь попали и шляпы развалились.